Пляж. Страница 8

Я обрадовался, увидев плывущие в воде бледные создания, похожие на капельки серебристой нефти. Мне нравилась их явная необычность, они привлекали меня уже тем, что занимали странное положение между растительной и животной жизнью.

Я узнал интересную вещь о медузах от одного паренька-филиппинца. Он был едва ли не единственным моим ровесником на острове, где я однажды жил, поэтому мы подружились. Мы провели вместе много счастливых недель, играя на пляже во фризби и купаясь в Южно-Китайском море. Он объяснил мне, что медуза не ужалит, если взять ее ладонью. Потом, правда, нужно как следует вымыть руки, потому что если потрешь рукой глаза или почешешь спину, осевший яд проникнет под кожу и боль будет невыносимой. Мы проводили медузьи бои, бросая друг в друга желеобразные лепешки. В тихую погоду медузьи «снаряды» можно пускать по воде подобно плоским камешкам, хотя если швырнуть их слишком сильно, они «взорвутся». Он также рассказал мне, что медуз можно есть сырыми, как суши. Не вопрос. Конечно, их можно есть сырыми, если только вы готовы потом несколько дней стойко переносить рвоту и боли в животе. Я посмотрел на медуз, окружавших нас. Они были похожи на филиппинских, поэтому я решил, что стоит рискнуть и подставить руки под яд. Авантюра оправдала себя. Когда я быстро вытащил дрожащий шарик из воды, глаза Этьена чуть не вылезли из орбит.

— Mon Dieu! — воскликнул он.

Я улыбнулся. Мне не верилось, что французы действительно говорят Mon Dieu. По-моему, это все равно что ожидать от англичан слова what в конце каждого предложения.

— Тебе не больно, Ричард?

— Ни капельки. Все дело в том, как держать ее, — это как с крапивой. Попробуй.

Я протянул ему медузу.

— Нет, я не хочу.

— Ничего не будет. Давай, не бойся.

— Правда?

— Да, да. Сложи руки, как я.

Я стряхнул медузу в подставленные им руки.

— Ого, — промолвил он. На его лице проступила широкая ухмылка.

— Но ее можно касаться только ладонями. Если ты соприкоснешься с ней другим участком кожи, она ужалит тебя.

— Только ладонями?.. А почему?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Таковы правила.

— Может быть, кожа в этом месте толще?

— Может быть. — Я вытащил из воды еще одну медузу. — Странные они, правда? Смотри, они совершенно прозрачные. У них совсем нет мозгов.

Этьен кивнул.

Некоторое время мы молча разглядывали наших медуз, а затем я заметил Франсуазу. Она шла по пляжу, направляясь к воде, — в белом купальнике. Увидев нас, она помахала рукой. Когда она подняла руку, купальник ее натянулся, и тень от полуденного солнца обозначила груди, впадинку под ребрами и мускулы внизу живота.

Я взглянул на Этьена. Он все еще рассматривал медузу, заставив ее выпустить щупальца из-под колокола, и она лежала на его ладони, как стеклянный цветок. Близость с Франсуазой, вероятно, притупила в Этьене восторг от красоты девушки.

Когда она подошла к нам, наше занятие не произвело на нее впечатления.

— Я не люблю их, — бросила она. — Вы не хотите искупаться?

Я показал рукой на воду — мне по грудь. Франсуазе вода доходила до плеч.

— Разве мы не купаемся?

— Нет, — сказал Этьен, оторвавшись наконец от медуз. — Она имеет в виду заплыв. — Он махнул рукой в открытое море. — Вон туда.

Пока мы плыли, мы играли в игру. Примерно через каждые двадцать метров мы ныряли на дно и выныривали с горстью песка.

Мне такие игры не нравятся. На глубине одного метра тропическое море внезапно становилось холодным, так что, болтая в воде ногами, можно было почувствовать границу между теплом и холодом. А при нырянии стыли кончики пальцев, а затем холод быстро распространялся по всему телу.

Чем больше мы удалялись от берега, тем чернее и мельче становился песок. Вскоре вода внизу сделалась слишком черной, чтобы в ней можно было что-нибудь разглядеть, и я лишь слепо тыкал ногами и шарил руками, пока мои пальцы не погружались в ил.

Холодная вода вселяла в меня страх. Я торопливо зачерпывал горсть песка и старался как можно быстрее оторваться от морского дна, хотя у меня в легких еще было полно воздуха. Дожидаясь на поверхности Этьена с Франсуазой, я поджимал под себя ноги и держался на воде только при помощи рук.

— В какие края мы плывем? — поинтересовался я, когда люди, загоравшие на пляже позади нас, казались уже муравьями.

Этьен улыбнулся:

— Ты хочешь вернуться назад? Устал? Мы можем вернуться.

Франсуаза высунула руку из воды и разжала пальцы. Комок песка выскользнул из ее руки и погрузился в воду, оставив после себя расплывшееся серое пятно.

— Ты устал, Ричард? — спросила она, выгнув брови.

— Со мной все в порядке, — ответил я. — Поплыли дальше.

Как меня дурачили

К пяти часам вечера температура понизилась, небо почернело, и пошел дождь. Внезапно и оглушающе. Тяжелые капли падали на пляж, образуя на песке все новые и новые воронки. Я сидел на невысоком крыльце домика и смотрел, как на песке образовывалось миниатюрное море Спокойствия. На крыльце своего дома, через дорожку, на миг появился Этьен и торопливо схватил сушившиеся на улице плавки. Он крикнул мне что-то, но его слова потонули в раскатах грома, а затем Этьен нырнул обратно в свой домик.

У меня на руке расположилась крошечная ящерица. Она была сантиметров семь-восемь длиной, у нее были огромные глаза и просвечивающая кожа. Сначала ящерица минут десять сидела на моей пачке сигарет. Когда мне надоело наблюдать за тем, как она выбрасывает язык и ловит, будто в лассо, муху, я протянул руку и схватил ее. Вопреки моим ожиданиям она даже не попыталась выскользнуть, а лишь беспечно устроилась на новом месте. Удивленный ее отвагой, я позволил ящерице сидеть, где она сидела, — несмотря на то что руку пришлось держать в неестественном положении, ладонью вверх, отчего вскоре рука у меня заныла.

Мое внимание отвлекли двое бежавших по пляжу парней. Они приближались, их вопли слышались все отчетливее. Когда они поравнялись с моим домиком, то свернули с пляжа и в один прыжок оказались на соседнем крыльце.

— Ну и ну! — крикнул один из них, светлый блондин с козлиной бородкой.

— Вот это гроза! — откликнулся другой, чисто выбритый золотистый блондин. — Здорово!

— Американцы, — шепнул я ящерице.

Они постояли у своей двери, потом выбежали обратно под дождь и устремились к пляжному ресторану — прыгая из стороны в сторону, пытаясь увернуться от дождевых струй. Через минуту-другую они вернулись и снова бросились к своей двери. И тут светлый блондин, по-видимому, впервые заметил меня.

— Мы потеряли чертов ключ! — объяснил он, потом ткнул большим пальцем в сторону ресторана. — Они тоже потеряли свои! Не можем попасть внутрь.

— И мокнем, — добавил золотистый блондин. — Мокнем под дождем.

Я понимающе кивнул:

— Не повезло. Где же вы потеряли его?

Светлый блондин пожал плечами:

— Где-то на этом чертовом пляже, дружище! За много-много миль отсюда! — Он подошел к деревянным перилам, разделявшим два наших крыльца, и заглянул ко мне.

— Что это у тебя в руке? — поинтересовался он.

Я поднял ящерицу повыше.

— Ой! Она что, дохлая?

— Нет.

— Великолепно! Можно, я переберусь через забор? Хочу, понимаешь, познакомиться с соседями!

— Валяй.

— Покурим?

— Покурим.

— Отлично!

Они оба перемахнули через перила и представились. Светлого блондина звали Сэмми, а золотистого — Зеф.

— Зеф — странное имечко, не правда ли? — спросил меня Зеф, пожимая мою левую руку, чтобы не потревожить ящерицу. — Знаешь, от какого имени это сокращение?

— От Зефана, — уверенно ответил я.

— Так, дружище, да не так. Оно вообще никакое не сокращение. Меня назвали Зеф, а все думают, что это от Зефана. Круто, да?

— Точно.

Сэмми начал сворачивать косяк, вытащив траву и бумагу из водонепроницаемого полиэтиленового пакетика, лежавшего у него в кармане.